“НА МАЙДАНЕ МЕНЯ ПОРАЖАЛО, СКОЛЬКО ЛЮДЕЙ ДОСТАЛИ ГОЛОВЫ ИЗ ПЕСКА!”

– Для командира взвода, куда меня определили, болезненным моментом было то, что я, десантник, пиджак, пришел сразу заместителем командира роты, – говорит Артем Трегубенко. – Он три с половиной года отучился в академии, а тут человек всего лишь после военной кафедры в университете, да еще и десант – я же срочку отслужил в 79-ой бригаде – и сразу замкомандира… Все против меня было. Поначалу мы даже не общались, никак не могли общие точки найти. А потом он узнал, что я еще и динамовский ультрас… Вот этот факт его очень заинтересовал: что нас объединяло, как весь этот футбольный движ происходил. Говорил, что всегда и сам мечтал об этом футбольном адреналине… Начал меня расспрашивать, а я рассказывал. Так мы постепенно и начали общаться. Даже подзабылось, что я десант…

То, что я ультрас, выяснилось невероятно забавным образом. В роте был мобилизованный старшина Царенко. До войны он служил участковым в Киеве. И очень хорошо меня знал – несколько раз меня принимал за хулиганство и драки в Шевченковском районе, возле Олимпийского стадиона. Увидев меня впервые, он глаза спрятал. А потом подошел ко мне: мы же старое вспоминать не будем? “Ну, слушай, – ответил я. – Мы же здесь за одно воюем”. Он оказался боевым парнем. Скрыл, что поломал руку, когда крутил гайки в танке. Тяжелая деталь упала на кисть и повредила кости. Он перетянул руку эластичным бинтом и поехал на войну. До последнего никому не жаловался. Рука даже неправильно срослась.

Процентов 90 людей в роте, куда я попал в 2015 году, – были добровольцами. Они сами шли в военкоматы и призывались в армию. Многих подорвали события в Донецком аэропорту. Да я сам, помню, остро среагировал на телевизионный сюжет, в котором показали совсем юного танкиста Сашу Чапкина. В кадре он ответил, что ему 20 лет… Я тогда подпрыгнул: совсем ребенок воюет в Песках, а я, здоровый дядька, в Киеве, на диване… Неправильно это. Я тогда не запомнил, в какой бригаде служит герой того сюжета. Но сам попал именно в это подразделение. С Сашей познакомился. Он, и правда, герой, который в этой жизни, кроме войны, толком ничего не видел.

-Кем вы работали?

– Начальник IT-отдела крупной иностранной компании. Уровень зарплаты меня устраивал, как и условия работы – нормированный график, переработка компенсировалась. Все четко по КЗоТ. Так что чувствовал я себя вполне комфортно.

Учитывая тонкости моей работы, я не мог слишком активно участвовать в Майдане. Тогда нужно было бы бросить работу. Но я нашел компромисс. Утром шел на работу, вечером переодевался и туда. Если все было тихо, находился там до момента, пока транспорт ходил, и возвращался домой. Но, бывало, что и ночевал там – когда ожидались заварухи или было тревожно. На выходных был там постоянно.

В моем понимании Майдан – это была какая-то точка кипения, ожидаемая реакция населения страны. Удивляли представители оппозиции. Глядя на участников антимайдана, которых показывали по телевидению, поражался. Эти люди удивляли своей неосведомленностью и недалекостью. Они были либо реально проплаченные, либо действительно тупое быдло, простите за грубость, я не хочу оскорблять.

Я радовался, что страна встала и не допускает, чтобы над ней издевались. Как меня восхищало то единение людей, которое я впервые увидел и которое мы, к сожалению, растеряли снова… Поражало, сколько людей достали головы из песка!

-Вам доводилось бывать в Донецке?

-Да, и не раз. Очень красивый город, который не уступал Киеву, а в чем-то был впереди. Но хорошо жил только Донецк. Мелкие города в области оставались в дремучем Советском Союзе. Я это хорошо увидел, когда попал в Покровск, Селидово, Константиновку с армией. В Покровске кинотеатр не работает много лет. В 2015 году он уже стоял сгоревший. Его никто не восстанавливал. Парки с допотопными каруселями, заросшие… Контраст с тем Донецком, который я видел до войны, фантастический. Вокруг жили работяги, которые ничего, кроме магазина и генделыка и не видели.

“ПОСЛЕ ПЕРВОГО БОЕВОГО ВЫЕЗДА ПОНЯЛ, ЧТО НЕ ДОСТАТОЧНО К НИМ ГОТОВ. МАНДРАЖ БЫЛ БЕШЕНЫЙ”

Для меня толчком к тому, чтобы пойти на войну, стали репортажи по телевидению об Иловайске, Донецком аэропорте… Поэтому и пошел в военкомат… Я очень хотел воевать. А ротный, к которому меня отправили, сказал: ты ничего не знаешь, ничего не умеешь, поэтому сиди – бумаги оформляй. Я воевать приехал! – возмущался я. Олег отвечал: “Тем, без обид. Ну где я тебя применю? Ты же не поедешь на танке наездником с автоматом. Мы работаем на три-четыре километра. Понту от твоего автомата. Ты же хочешь повоевать, а не патроны в воздух популять”. И тогда я для себя сделал вывод, раз я ничего не понимаю в танках, значит, нужно научиться. И тот самый старшина Царенко, позывной Царь, и Серега Ярофеев, позывной Ярик, начали мне все показывать и рассказывать.

-И что оказалось самым важным в танке?

-Все! Каждое место важное. Есть такой стереотип среди танкистов: командир танка типа не особо важен, потому что он не стреляет и не сидит за рычагами, поэтому без него можно обойтись. Но тем не менее, у него же хороший обзор. И если командир танка правильный, без него сложно и механику, и наводчику. Следующий момент: если заклинило, что-то не сработало в системе, у командира справа находится дублер. Пока он не передублирует, ничего не будет. А наводчик через казенник не перелезет на командирское место, потому что откатом его может перебить пополам. Все это важные вещи. Предохранители тоже находятся у командира. От механика-водителя также зависят и командир, и наводчик. Если механик неправильно повернет танк, неправильно его поставит, неправильно будет отходить, гаплык всему экипажу. Наводчик – это огневая мощь танка. А все трое – единая огневая точка. Выпал хоть один из экипажа – уже сложнее, медленнее, не та реакция… И выше риск во время боя.

-Сложно управлять танком?

-Командир роты, Олег, научил меня его заводить, объяснил принципы, что на первой передаче танк не едет, поворачивать будет только на второй. Я все впитывал. Но на боевые выезды механиком никогда не ездил. Как-то ротный, увидев, что я вожу танк, перед выездом предложил: садись за рычаги. Я честно ответил: боюсь. Если бы я натупил, не среагировал вовремя, заглох? А я же отвечаю еще за двоих пацанов. Себя-то не жалко. А они при чем?

-Когда впервые у вас был боевой выезд?

-В июле 2015 года. Мы поехали в сторону аэропорта за Водяное, в район Спартака. Оттуда по нашим позициям регулярно работали сепарские бэхи и артиллерия. Я находился на месте командира танка. Царь сел наводчиком, хотя он обычно выезжает командиром танка. Влад Пешка – механиком. Именно тогда у нас во время стрельбы сбойнула система. Царь кричит мне: “Дублер!” “Чего”? – не понял я сразу. И он мне в этой ситуации все объяснил: “Справа видишь барабан? Крути его…” Тук-тук-тук. Сработало – фух. Сердце в этот момент работало так, казалось, выскакивало из груди. Да и мандраж, признаюсь, был.

После этого задания я понял, что не достаточно готов к боевым выездам. И еще три-четыре дня с бойцами изучал все системы танка, оружие. А потом мне разрешили из танка выстрелить! В канале ствола одного из танков снаряд остановился. Такое бывает. Его нужно было утилизировать. Я попросил ротного разрешить это сделать мне. Ротный поехал на месте командира, а я на месте наводчика. Гильза того снаряда хранится у меня до сих пор. Мой почин! Есть такая традиция: в эту гильзу поливают водку и ее нужно выпить. “Когда война закончится, за свой первый выстрел выпьешь”, – сказал мне ротный. Пока эта гильза стоит сухой.

В 2015 году, когда мы находились в Песках, нас постоянно обстреливали из САУ. И мы думали, как бы их подкараулить. Придумали, как можно максимально близко к ним подъехать с той стороны, откуда они нас не ждут. Но нужен был удачный момент. И вот как-то зампотех говорит: смотри, какая погода замечательная, можем попробовать… Мы поползли в сторону врага на трех танках на малых оборотах – тихонечко, чтоб не рычали сильно. Танк же, когда запускается, его слышно очень далеко, потому что обороты двигателя большие. Но если едет за деревьями, еще и ветер от противника, как было в тот день, то машину почти не слышно. Таким образом мы залезли между Водяным и Спартаком. Там просека была, в которой сепары не укрепились. Вот в ней за кустами мы и спрятались на фланге врага. Еще светло было. Мы заглушились и наблюдали. Когда стало темнеть, из-за здания терминала вылезли их САУшки. Мы запросили разрешение по ним отработать, но несколько раз получили отказ. А потом сработал Оса. Он доложил, что по его позициям работает сепарский танк. Для нас это негласно прозвучало как: давайте, работайте. Ну, мы и наваляли прямой наводкой. Хорошо видели цели, свои попадания. Вывели из строя все три вражеские САУ. И тут же ушли оттуда. Уезжали очень быстро, не думая про обороты двигателя и слышно ли нас. Был очень большой риск, что что-то прилетит в ответ.

Те, кто занимается перехватами, сказали, что мы устроили там отличный кипиш. А так как место, откуда мы отработали, было крайне неожиданным, сепары думали, что по ним свои же и ударили.

Состояния эйфории не было – сначала мы торопились уйти, чтоб нас не накрыли. Когда назад приехали, еще полночи просидели в блиндаже, потому что ответка все же прилетела. Мы ждали, когда обстрел закончится. Вылезли из блиндажа в четыре-полпятого утра и легли спать. А утром уже пошли работа в штатном режиме.

Удовольствие и радость от работы у меня пришли со временем. Почувствовал удовлетворение, когда начал ездить на выезды и доказал тем, с кем служил, что я таки всему научился и стал танкистом. Конечно, приятно было случайно услышать, как бойцы говорили своим знакомым из другого подразделения: замполит у нас боевой, на танке ездит. В армии существует много должностей, не предполагающих возможности воевать. Но если ты хочешь научиться и считаешь своим долгом защищать свою страну, повоевать удастся, независимо от того, что входит в твои обязанности. Все зависит только от желания человека.

“ПОЗВОНИЛ НАЧАЛЬНИКУ ШТАБА: ЧТО У ВАС ТАМ СЛУЧИЛОСЬ? ОСА 200. СТАФ 300. ОЩУЩЕНИЕ, ЧТО ТЕБЕ ЛОМОМ ВБИЛИ ЭТИ СЛОВА ДО ПОЗВОНОЧНИКА…”

В Песках я очень быстро сдружился с двумя молодыми ребятами, которые стали легендой этой войны: Вовой Цирыком, позывной Оса, который погиб 18 июля 2016 года. И Александром Стафом. С обоими я познакомился, когда меня отправили на переучет всего оружия в бригаде. Сначала я попал на позицию к Осе, в его домик в Песках, который называли ульем. Ожидал увидеть дядьку лет тридцати, а тут из спальника выбирается совсем молодой пацан и писклявым голосом говорит: “Ну, я Оса, а шо тобі треба?” – “Я приехал к тебе оружие посчитать”. – “Рахуй”. – “Так оружие на позициях, на ВОПах”. – “Так”. – “Так покажи ВОПы”. – “Слухай, я ніч не спав. Трошки посплю, а ти займався, тут порахуй”. Я начинаю считать и понимаю, что это бредовая задумка. Как обычно происходит проверка РАО: закрыли склады и все пересчитали. А тут тебе один и тот же автомат могут подсунуть несколько раз, какой-то вообще не показать: ой, забыли. Ну я подумал и спрашиваю Осу: “Ти облік зброї ведеш?” – “Веду”. – “показуй списки”. – “Дивись. Тільки оцей і оцей закріплені за пацанами, але вони вже 200. І я не знаю, де ті автомати”… Так мы с ним и начали выяснять все вопросы. Я был дико удивлен: совсем молодой пацан, а уже командир роты. Потом от него же узнал, что он и служит давно. Причем он сам сказал мне, что разочарован этим. “Я ще взводом не керував, а вже командир роти. Я хотів служити, але не так. Стільки людей, стільки техніки, ця відповідальність. Від мене всі щось хочуть. У мене ще досвіду немає, а я вже за щось відповідаю. І щоразу мені прилітає від командування. Я своє відбуду і піду на дємбель”. “А что там будешь делать? “Я компьютерами захоплююсь”. А я ж в мирной жизни был программистом. “О, так ти мені можеш щось розказати, підказати”, – обрадовался Оса. Так мы и разговорились в первый раз. После того, как я выяснил все вопросы у него на позиции, он меня вывел на дорогу и показал, куда идти: “На дамбі біля озера прискорся”. “А що там?” – “Там снайпер трохи працює. А ти ще й без броніка”…

Так же познакомился и со Стафом. Когда пришел к нему в подразделение, его на месте не было. Его подчиненным говорю: “Треба стволи порахувать”. Рахуй! Так покажите, где чей. “Осьо мій”, – один дает свій автомат. Только я номер записать – “Е ні. Це тільки якщо Стаф дозволить”. Приходит дите 21-го года. “Ну покажіть йому”, – разрешает. Открывают ящик, я переписываю номера пулеметов. Толком даже не вспомню, как мы с ребятами сошлись, почему сдружились. День за днем, постепенно это происходило. Стаф регулярно приезжал к моему ротному, договаривался с ним о подстраховке танков в разных ситуациях…

Стаф первое свое ранение получил в Песках, а второе, когда погиб Оса. Они вместе были в машине. Их ждали. Я уверен в этом… Они на ДРГ налетели. Группа сработала не обычно: втянула их в бой и начала уходить. Затянуть за собой хотела. Стаф вспоминает: “Не знаю, що це тоді було, може чуйка, але сказав хлопцям відразу: в бій не в’язуватися”. Но как только ДРГ отошла, по тому месту начали работать минометы. А мину подложили на дороге, по которой они отходили так, как-будто кто-то знал, что они там пойдут. Она стояла четко под левую гусянку БМП. Так, понимая, что вырубят механика на смерть. Удивительно, что там вообще кто-то выжил…

-Бойцы говорят, что понимание войны приходит лишь тогда, когда гибнет знакомый, друг, близкий…

-Первый шоковый момент у меня был 30 июня 2015 года. Я тогда еще находился в части. Мне позвонил ротный со словами: у нас 200, оформляй. Так сложилось, что я принимал тело погибшего в части и передавал его родственника. До мельчайших подробностей помню и сейчас все. Погибшего звали Коля Давыдов. Тело было… Страшно смотреть. Тогда я действительно очень остро понял, что в стране идет война. Это понимание возникло очень глубоко внутри. А потом я смотрел в глаза его родным… Они задавали разные вопросы, а мне нечего было им сказать… Вот человек, который позавчера жил, общался, а сегодня – ты говоришь его родным только одно: извините. До сих пор не понимаю, за что я извинялся… Но чувство вины было и есть. Вот так ко мне пришло понимание войны.

Еще один мощный момент был в учебке. Подбегает мой товарищ: нет знакомых волонтеров? С передовой из Гранитного на Волновахском направлении нечем вывезти раненых. У него там знакомые оказались. Нет каких-то связей. И четыре часа ты судорожно поднимаешь всех, кого только можно. Ты не особо понимаешь, чем можешь помочь, но звонишь, ищешь те самые шесть рукопожатий, которые в итоге сработают…

И самое страшное, – это, конечно, гибель Осы… Около десяти вечера комбат подошел ко мне: набери 3-ий батальон. А что случилось? К тому моменту нас отвели, а вдалеке где-то что-то привычно бахкало. У них что-то произошло – не знаю, что… Первым делом набрал Осу и Стафа – оба вне зоны… Первая мысль – телефоны выключены, значит, полезли куда-то, работают. Позвонил начальнику штаба: Что у вас там случилось. Оса 200. Стаф 300. Это были не предложения, а наборы слов, коротко, по-военному. И ощущение, что тебе ломом вбили эти слова до позвоночника… Шок совершенный. Через минут 20 мне позвонил командир моей роты – ты знаешь, что там случилось. Соврал, что пока нет. Еще через 20 минут – снова Олег звонит и кричит: почему мы до сих пор не завели танки, за пацанов нужно отомстить. Этой фразой он меня вывел из ступора. Я начал исполнять свои обязанности, включился профессионализм. Уже я начал успокаивать Олега.

Ко мне самому долго не приходило понимание, что Оса погиб… Не верилось… На похороны я не попал – остался на месте, ожидая, что нас выведут на передовую. Не хотел пропустить этот момент. На могилу к Осе попал только в 2018 году. С мамой его познакомились, обменялись телефонами, общаемся теперь.

“МОЯ ЦЕЛЬ – ОСВОБОДИТЬ МОЮ СТРАНУ ОТ ЭТОЙ НЕЧИСТИ”

-Вы продолжите теперь служить в армии?

-Не считаю, что армия – это мое. Армия – для профессиональных ребят, для тех, кто пошли в академию, учился военному делу, для тех, кому это дано. Я себя военным не вижу. Карьеру делать не планирую. Моя цель – освободить мою страну от этой нечисти.

Может, все это затянется и на десятки лет. Я смотрю на Израиль, как там происходят процессы, и вижу процессы здесь. Так, как у нас сейчас идет война, свою землю не освобождают. Выскочили ребята из окопа, хапанули кусочек села, протрубили о том, что продвинулись на 500 метров. Так земли не освобождают. Может, я ошибаюсь, но это мое видение. И в 2016, и в 2017 я упорно надеялся, что мы будем воевать. Но понял наконец-то, что танки не будут использовать, как и артиллерию, – согласно минским договоренностям. Все это напоминает Приднестровье. Хотят заморозить конфликт. Все это не по мне. Поэтому я не вижу себя дальше в армии.

Кроме того, демотивируют разные моменты. Танкисты не воюют. Но мы стоим в зоне ООС. При этом не проходит и недели, чтобы не было какой-нибудь проверки. А то, что в зоне боевых действий есть лимит на количество отстрелянных патронов? Это же нонсенс совершенный.

-За уничтоженные вражеские САУ вы получили награду?

-Да никто за это и не подавал на награды, я так думаю. У меня есть нагрудный знак “За военную доблесть”, который я получил из рук Муженко. Но все эти государственные награды… Вот есть орден “Народный герой Украины”. Это признание украинского сообщества. Награды должны даваться именно так. И для меня важно, что орденом отмечены Оса посмертно, и Стаф, который после ранения все еще плохо ходит, и Саша Чапкин…

А вообще мы все не за награды воюем… Освобождать свою землю – вот наша главная цель. Офицеры, которые со мной служат, были удивлены, когда им пришли награды. Да за что? Я ж ничего не сделал. А по ситуации с САУ, которые мы разбили… Награды должны получить те три механика-водителя, которые вывели так танки, чтоб их никто не услышал. Успех той нашей вылазки – исключительно их заслуга.